Василиваныч

Васильиваныч по фамилии Курилкин – мой сосед по палате; койки рядом. Василиваныч ростом метра полтора, округл и смог бы вполне сыграть пожилого колобка, если бы не странное выражение лица, напоминающее, скорее, раннего Шарикова. То есть, когда тот уже начал превращаться и уже говорил «абырвалк», но ещё не превратился до конца в человека. Но Василиваныч в человека уже превратился. И давно. Потому что ему уже за семьдесят. А это – что бы кто ни говорил – большие года по нынешней внутреннеполитической линии. Годы - немалые и уважаемые.

Родом он и по прописке оказался из небольшого подрязанского села, вернее деревни, в которой ранее, как положено, был цветущий колхоз, пахнущий коровами и курями, а теперь, как водится, запустение и непотребство. – Это всё дерьмократы, - уточняет Василиваныч для ясности. Как будто и без уточнения не ясно. Далее следует короткий экскурс во времена, когда колбаса была по 2.20, водка 3,62, батон… батон… Про батон Василиваныч забыл, но точно помнит, что было дёшево – копейки.

А что забыл, так то немудрено – инсульт, как-никак, посетил Василиваныча с месяц, примерно, назад.  - Как ёптыть дало нахуй поголове, блять, так и ни хуя не помню, - доходчиво поясняет Василиваныч свою кручину озабоченной общественности. Но теперь уже он практически в норме. То есть, фактически – жив Курилкин. И это – главное.

Раз в неделю к Василиванычу приходит «профескор» в окружении студентов и подолгу беседует с пациентом, вежливо обращаясь на Вы и стараясь выведать подробности случившейся с Василиванычем невзгоды. Василиванычу очень нравится, что приходит не какой-нить там… завотделением, а настоящий «профескор». Василиваныч от этого млеет и старается крепко молчать. Потому что слов он знает немного – примерно порядка  десяти – пятнадцати, большинство из которых при профескоре да детях-студентах и произнести-то неловко. Про неловкость Василиваныч понимает и старается не проявлять к ученому чмну неуважения в виде незамысловатых словесных конструкций. Однажды такое молчаливое долготерпение чуть не стоило Василиванычу неверного диагноза… А дело было так…

- Домой приеду, никто нахуй не поверит, что в Москве был, блять, - аккуратно делится Василиваныч с окружающими своим переживанием. – А хуль она, Москва-то? Вон, месяц отлежал, а голова кружится нахуй, как и раньше, блять. Ни хуя они тут не лечуть, в Москве. Вон, в райцентре отхуярил на койке неделю, так там хоть кормили хорошо. Мясо своё, молоко, куря, опять же. А тут – говно! А все говорять – у-у-у – там, в Москве… А, што оно в Москве? Одна хуйня, что в Москве, что дома. Один, блять, хуй! – формулирует Василиваныч постулат о повсеместной глобализации, поворачиваясь на бок на неудобной койке.

Тут открылась дверь в палату и внутри появилась низкорослая упругая девушка с аппаратом для измерения давления. Это Надежда. Сергевна. Лечащий врач. В этот раз Надежда Сергевна была оснащена твердым убеждением необходимости тщательного тестирования Василиваныча на предмет состояния здоровья. Завтра должен был явиться профессор…

- Как себя чувствуете, Василиваныч?

- Да, нормально чувствую.

- Голова кружится?

- Не-а.

- А помните, как сюда попали?

- Ни х… Нет, не помню.

- А помните – жена у Вас есть?

- А то ж …

- Ага, есть, это хорошо. А дети?

- Есть, два сына.

- А когда они родились помните?

- Помню, как не помнить? Давно родились… Х… Чёрт его знает когда… У меня ж уже и внуки есть. И правнука скоро жду… б…

- Да, это хорошо… А вот скажите: сколько будет восемьдесят минус девять?

- Сколько?

- Ну да, сколько?

- Что будет?

- Восемьдесят минус девять?

- А я откуда знаю?

- Ну, вы сосредоточьтесь. Восемьдесят минус девять…

- Семьдесят пять, что ли?

- Ну, примерно. А вы в магазин ходите, не боитесь, что Вас обсчитают?..

- Да, на х… это… у меня жена ходит. В магазин. Она и считает. А мне что считать?

- Так, понятно. А семьдесят один минус девять – сколько будет?..

Василиваныч затихает. Сопит. Обиделся.

- Так, хорошо, - делает пометку в блокноте Надежда Сергевна, - отдыхайте Василиваныч. Скоро профессор придёт. Будет осматривать. До свиданья.

Василиваныч ещё минут пять сидит на кровати и что-то бурчит матом себе под нос.

- Василиваныч, - говорю, - Вы что ж, действительно числа вычитать не можете?

- Какой нахуй вычитать. У меня четыре класса образования, блять, и не те незакончены… Я и пишу-то с трудом. И ёбаную таблицу умножения не учил. Или учил? Не помню… Тьфу, заебали эти врачи.

- А чего ж врачу-то не сказали?

- Про что?

- Да, про таблицу умножения и вообще…

- Да ну их нахуй всех! Сами не знают чего хотят, суки, - вконец озлобился Василиваныч на всю медицину и ушел гулять по коридору. 

После обеда Василиваныч подобрел и уселся дожидаться «профескора».

- А вот слышь, - решил подлиться с окружающими Василиваныч, - в прошлый-то раз, нахуй, энтот профескор-то и спрашивает: - А много ли выпиваешь, Василиваныч? Вот. Это он ко мне так, нахуй, с уважением, как будто, блять. А я ему говорю: - Я, говорю, вообще нахуй не пью. И не курю. Нахуй. Бывает, правда иногда охота. Вроде тяги. Но редко. Раз в месяц, в два. Ночью бывает. Просыпаюсь среди ночи и пить охота. Ну, это… выпить. Водки, блять. Я тогда беру бутыль литровую самогонки и выпиваю. Ага, всю сразу. Ну, поллитру или литру, как получится. И опять сплю. Могу сутки спать, могу двое. А потом просыпаюсь и опять не пью. Вот и в этот раз-то, блять, перед тем как попасть сюда, так же выпил. Просыпаюсь, а язык не ворочается. Слова не могу сказать, нахуй. И всё – пиздец. Тута вот лежу. А вообще я не пью. Никогда…

- Ну, и чё тебе профессор-то сказал? – заинтересовались нечаянные слушатели.

- А ни хуя он мне и не сказал, блять. Только заржал жеребцом. Сука. Я и говорю – на хуя мне эта Москва? Они ж тут не лечат нихуя, а только зубы скалют.

- Васильиваныч! А расскажи-ка, как ты пить бросил.

- Я бросил?

- Ну, ты ж сказал, что не пьёшь…

- Ну и не пью.

- И что, никогда не пил?

- Как не пить? Пил…

- Вот и расскажи, как бросил-то?..

- А-а-а, ну, это про грибы история, - Василиваныч уселся на кровати поудобнее.

- Отравился что ли?

- Какой, нахуй, отравился? С сыном за грибами поехали. На мотоцикле. Утром отъехали от дома. КилОметров восемь. Стали на опушке. Хлопнули водки по стакану. Ну и… Сын за грибами пошел. А я посидел ещё, подумал и… ну… ещё стакан. Выпил. И эта… забыл нахуй, зачем приехал-то… Сижу, думаю: блять… ведь ехал же с кем-то сюда. И водки взяли. Потому что – не мог же я один поллитру-то выпить. И так себе думаю: не важно зачем и с кем я сюда ехал, а важно то, что водки мало осталось. Вдруг те, ну, с которыми я сюда приехал вернутся, а водки почти нету. Неудобно получится… Надо, думаю, пока съездить в магазин и докупить. И поехал. И купил. Ну, и ещё стакан выпил. И тут смекаю  – домой пора, нахуй. Вот. А от магазина до дома ещё килОметра четыре. И поехал. Приехал, а бабка-то моя и спрашивает – ты куда Серёгу-то дел, старый хрыч? А тут Серёга – сын-то – как раз заходит и говорит: ты чё, отец, меня на опушке-то кинул? Пришлось мешок грибов на горбу переть. До развилки дошел, Ванька-тракторист говорит: - Видел батю-то твово. Он на драндулете в магазин подался. Да быстро так, прям как на вертолёте. Видать, внутрях всё горит… Ну, я и подумал, мне - что до дому, что до магазина. А ты, бать, прям мимо меня проехал. И не заметил даже…

- Вот с тех пор и не пью, - серьёзным тоном подытожил Василиваныч свою грибную историю и сделался задумчивым.

Палата закатывалась нехорошим истерическим смехом…. Василиваныч снова начинал дуться. В этот момент открылась дверь, и в комнату решительным шагом вошел профессор. За ним последовали два лечащих врача и семеро разнополых и разновозрастных студентов-медиков.

Далее в ход пошли молоточки, слухательная трубка, пальцы, и прочая атрибутика, характерная для разбирающихся в неврологии (и её же патологии) граждан. Возились с Василиванычем долго. Минут пятнадцать. Снова всего обстукали, обтыкали, обслушали, опросили…

- Ну, что будем делать, Василиваныч? – задумчиво бормотал профессор себе под нос, проглядывая подсунутые ему бумаги с контрольными испытаниями, проведенными лечащими врачами накануне. – Будет выписывать, будем выписывать будем… Завтра. Будем, будем. Выписывать. Домой, домой… Так! – профессор вдруг задержал взгляд на какой-то странице. – А это что? – поднял он брови и оглянулся в сторону лечащих…

- Плохо считает, - раздался голос из-за профессоровой спины.

- Устный счет не восстанавливается, - добавил голос сбоку.

- Т-а-а-а-к, - задумчиво протянул профессор и обратился к студентам: - Вот видите? Получается совсем другой диагноз! Такая мелочь, а поди ж ты… Вот сами и глядите – в нашем деле мелочей не бывает.

- Ну, как, Василиваныч, - обратился профессор к объекту исследования и диагностики. – Давайте-ка с Вами посчитаем ещё…

- Давайте, - буркнул Василиваныч, кажется, напрочь утерявший интерес и веру в научно-технический прогресс ввиду близости отправки домой.

- Ну, давайте, Василиваныч, - начал гнуть свою линию профессор, - семьдесят один минус шесть…

- Не знаю я, - насупился Висиливаныч. На глаза его набежала мокрота.

- Так, - профессор поднял карандашик вверх, - вот видите? Это же совсем другой диагноз!

Студенты дружно закивали головами.

- Простите, профессор, - пришлось вмешаться мне. Я постарался говорить коротко и тихо, что не расстраивать Василиваныча дополнительно. – Понимаете, - говорю, - профессор, Василиваныч вообще не умеет считать. Он и пишет-то с трудом. То есть – вообще никак…

- Да? – удивился профессор. – Так ведь это меняет дело, - полушепотом сообщил он мне, чтобы не расстраивать студентов, настроившихся на дополнительную диагностику сложного случая неврологического недуга.

- Угу, - кивнул я ему.

- Васильиваныч, - любезно обратился профессор к пациенту, - Вы ведь школу-то оканчивали, не так ли?

- Не-е-е, - протянул Василиваныч и замотал головой крайне отрицательным манером.

- Ну, классов семь, восемь? – постарался помочь медперсонал…

- Четыре. Неполных, - сознался Василиваныч и добавил: - на хуй.

- Ага, - кивнул профессор и кивнул в мою сторону: - Спасибо, коллега…

Я пожал плечами. Мне очень хотелось, чтобы Василиваныча завтра же забрал из клиники сын, и отвез его в родную деревню из этого большого и душного города…

Тем временем профессор закруглялся: - Таким образом, мы можем подтвердить ранее поставленный диагноз и назначить выписку пациента на завтра. Всё. До свидания.

Группа вышла вон из палаты. Василиваныч, так ничего и не сообразив, но предчувствуя от любой власти, включая оздоровительную, что-нибудь недоброе, покорно спросил: - Ну, что сказали-то? Когда выпишут?

- Завтра, Василиваныч, завтра.